29.03.2024

Добиться отказа от обвинения – полдела

Приговором мирового судьи Хостинского района г. Сочи от 6 февраля 2017 г. моя подзащитная Юлия Олюнина была признана виновной в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 167 УК РФ.

Обстоятельства дела были следующими.

В ночь с 14 на 15 ноября 2016 г. Юлия возвращалась домой после работы. При подъезде к многоквартирному дому, в котором она проживала, был установлен шлагбаум. Неправомерность его установки застройщиком и в целом препятствование в проезде к дому вызывали возмущение жильцов. Когда Юлия подъехала к дому, охранник не открыл ей шлагбаум, грубо указав на надуманную задолженность и тем самым спровоцировав конфликт, в ходе которого Юлия в состоянии негодования и злости ударила рукой по антенне шлагбаума и попыталась вырвать ее.

Собственником шлагбаума являлся один из застройщиков дома. Обратившись в полицию с заявлением о преступлении, он указал, что является работником управляющей компании и за собственный счет приобрел шлагбаум и заплатил за его установку (о том, что он застройщик, заявитель умолчал). Органы предварительного расследования посчитали, что сумма в 8650 руб. является значительным ущербом для собственника шлагбаума как физлица.

Органы МВД не проводили экспертизу, поскольку посчитали, что достаточно привлечь для оценки ущерба специалиста, который определит стоимость восстановления шлагбаума. Как позже выяснилось, этот специалист ранее устанавливал тот самый шлагбаум, то есть в данном случае был заинтересованным лицом. Таким образом, никто не разобрался в финансовом положении потерпевшего и действительной стоимости ущерба.

В отношении Олюниной было возбуждено уголовное дело и избрана мера пресечения в виде подписки о невыезде. В итоге суд приговорил Юлию к двум месяцам исправительных работ с удержанием 10% заработка в доход государства.

В данное дело я вступил после вынесения приговора, который счел незаконным и необоснованным. Так, мировой судья полностью проигнорировал процессуальные возможности, предусмотренные гл. 37 УПК РФ. Думается, что это серьезное системное упущение судов, рассматривающих дела в первой инстанции, поскольку в дальнейшем большинство вышестоящих инстанций лишь дают оценку уже выполненным процессуальным действиям.

К примеру, в рамках судебного следствия была дана формальная оценка имеющимся в деле доказательствам. Судья перед началом разбирательства должен был выполнить требования ст. 228 УПК, позволяющие установить обстоятельства дела, – как минимум разобраться в предъявленном подсудимой обвинении и установить предмет доказывания ее виновности в инкриминируемом деянии. Однако мировой судья формально «прошелся» по перечню доказательств, не дав им должной оценки. Установить явные противоречия между предъявленным обвинением и собранными доказательствами, на мой взгляд, было несложно, но судья этого не сделал, тем самым продемонстрировав обвинительный уклон.

Процессуальным нарушением со стороны судьи также являлось формальное отношение к требованиям ст. 299 УПК, поскольку объективный анализ вопросов позволил бы установить, что в действиях подсудимой отсутствует состав преступления.

При ознакомлении с материалами дела мной было установлено огромное количество нарушений норм материального и процессуального права, которые должны были послужить основой отмены приговора.

Так, в материалах дела отсутствовали объективные доказательства наличия той суммы ущерба, который якобы был причинен потерпевшему (тех самых 8650 руб.), а также доказательства ее значительности для потерпевшего.

Указанные доводы легли в основу апелляционной жалобы, но обжалование было безуспешным – суд отклонил ходатайства защиты, подтвердив правильность выводов мирового судьи. Гособвинение при этом также не смогло четко выразить свою позицию. В рамках рассмотрения дела в суде апелляционной инстанции сторона защиты представила большое количество объективных доводов, на которые гособвинение не смогло представить возражения. В судебном заседании прокурор лишь просил оставить приговор без изменения.

Обращаясь с кассационной жалобой в Верховный Суд РФ, я привел те же доводы, что и при апелляционном обжаловании, но описал их более детально.

В частности, лицо, которое проводило исследование, не могло быть привлечено в качестве специалиста по уголовному делу, поскольку отсутствовали сведения о его специальных познаниях в данной области, как того требуют УПК и разъяснения ВС. Кроме того, согласно Постановлению Пленума ВС от 21 декабря 2010 г. № 28 у специалиста должна отсутствовать заинтересованность в исходе дела. Мной было установлено, что данное лицо является заинтересованным, о чем в деле имелись доказательства. Более того, специалистом не проводилось исследование в надлежащем порядке, поскольку его лишь привлекли в рамках постановления дознавателя и допросили в качестве специалиста, то есть соответствующее заключение он не изготавливал. Кроме того, спустя несколько дней после инцидента он отремонтировал шлагбаум и утилизировал сломанные детали, о чем прямо указал в протоколе допроса, – то есть фактически уничтожил предполагаемый вещдок.

Следующий, самый важный, довод, который повлиял на судьбу уголовного дела, – значительность ущерба для потерпевшего. Так, отсутствовал объективный перечень доказательств, указывающих на то, что ущерб является значительным: суду была представлена лишь справка о зарплате потерпевшего за октябрь 2016 г.

Отмечу, что суды обеих инстанций проигнорировали следующие положения законодательства. Так, согласно п. 2 примечания к ст. 158 УК значительный ущерб гражданину, за исключением ч. 5 ст. 159, определяется с учетом его имущественного положения, но не может составлять менее 5000 руб. ВС в Постановлении Пленума от 27 декабря 2002 г. № 29 разъяснил, что в каждом деле, где необходимо оценить значительность ущерба, суд должен исследовать ряд обстоятельств. Тот факт, что потерпевший указал на значительность ущерба для него, еще не свидетельствует о том, что ущерб действительно значителен.

Изучив доводы жалобы и материалы дела, ВС Постановлением от 24 июля 2018 г. (дело № 18-УД18-61) направил кассационную жалобу в Президиум Краснодарского краевого суда, который постановлением от 22 августа того же года (дело № 44у-356/18) отменил приговор и соответствующие судебные акты, направив дело на новое рассмотрение.

Высшая судебная инстанция дала следующие обязательные указания нижестоящим судам:

  • при рассмотрении уголовного дела не были соблюдены требования уголовно-процессуального закона в части надлежащего рассмотрения вопроса о «значительности ущерба»;
  • суд не привел достаточных доводов, указывающих на мотив совершения подсудимой действий, содержащих признаки преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 167 УК;
  • оставлен без внимания вопрос, указанный в ст. 14 УК (малозначительное деяние, не представляющее общественной опасности).

На мой взгляд, вышестоящие судебные инстанции более детально разобрались в нормах материального права, а также в важных признаках состава преступления, которые необходимо было доказать в данном деле.

После направления дела на новое рассмотрение в суд первой инстанции мной был заявлен ряд ходатайств. Одно из основных – об истребовании информации о финансовой состоятельности потерпевшего, поскольку его утверждение о значительности ущерба вызвало сомнения у Верховного Суда РФ, а в последующем – у Президиума Краснодарского краевого суда.

Гособвинитель также заявил ходатайство об истребовании такой информации, поскольку это позволило бы установить объективную истину по делу и, соответственно, понять, есть ли состав преступления в действиях моей подзащитной или нет.

Согласно поступившей в суд информации из органов Росреестра и ГИБДД, на момент совершения якобы преступных действий в собственности потерпевшего находились более 15 объектов недвижимости и несколько автомобилей. В истребовании информации из банков о движении денежных средств потерпевшего мне было отказано.

Таким образом, один из важных элементов состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 167 УК, отсутствовал.

У гособвинителя таким образом оставались два варианта действий: продолжать настаивать на том, что обвинение собрало достаточное количество доказательств (в конечном итоге я мог бы добиться оправдательного приговора), или отказаться от обвинения. Прокурор выбрал второй вариант. На мой взгляд, это верное и гуманное решение.

Самая большая правоприменительная проблема, с которой я столкнулся в указанном деле, – грубый формальный подход системы обвинения и судебной оценки. Состав преступления ст. 167 УК не является столь сложным в части доказывания и оценки обстоятельств, однако даже с ним возникают проблемы. Основная заключается в том, что следователи и дознаватели формально относятся к своим обязанностям и нередко халатно подходят к процессу сбора доказательств и обстоятельствам, подлежащим доказыванию. Это приводит к тому, что в рамках рассмотрения дела не выясняются все обстоятельства, позволяющие сделать вывод о том, является ли деяние преступным.

Следующим этапом было обращение в суд с иском о взыскании в пользу моей доверительницы компенсации морального вреда, причиненного незаконным уголовным преследованием в течение более 800 дней и незаконным привлечением к уголовной ответственности. Учитывая, что данный срок является крайне длительным, мы сочли его существенным при определении размера компенсации.

Более того, поскольку приговор успел вступить в силу, Юлия Олюнина понесла наказание в виде исправительных работ, что также необходимо было учитывать при взыскании компенсации морального вреда.

Мной также были приведены доводы о том, какие последствия влечет наличие судимости у человека, в том числе проблемы с трудоустройством.

Наше адвокатское бюро долго искало судебную практику по подобным взысканиям компенсации, однако результаты оставляли желать лучшего. В российской судебной практике отказ прокурора от обвинения настолько же редкий, как и судебный прецедент по взысканию компенсации морального вреда за незаконное уголовное преследование.

Спустя некоторое время я все же нашел дополнительное основание для укрепления доводов искового заявления – в том числе с помощью публикаций в «АГ», многие из которых носят не только информационный, но и правоприменительный характер. Я изучил успешные примеры адвокатов в части взыскания компенсации морального вреда и решил совместить всю информацию в одном из доводов.

В частности, я сослался на ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, где указано, что каждый имеет право на уважение личной и семейной жизни, жилища и корреспонденции. Под семейной жизнью согласно Конвенции, а также прецедентной практике Европейского Суда по правам человека понимаются семейные связи как между супругами, так и между родителями и детьми, в том числе совершеннолетними, и между другими родственниками. Так, родной брат моей доверительницы является сотрудником ФСИН России. Работа в органах УИС предполагает отсутствие в биографии сотрудника и членов его семьи и родственников судимостей и фактов привлечения к уголовной ответственности. Таким образом, привлечение сестры к уголовной ответственности могло стать основанием для увольнения мужчины со службы.

Кроме того, законодательство РФ не содержит единой нормы или конкретных цифр, позволяющих определить размер компенсации морального вреда за незаконное привлечение к уголовной ответственности.

В итоге справедливой суммой компенсации морального вреда мы сочли 5 млн руб., обосновав ее ссылкой на законопроект № 729341-7 «О внесении изменений в Гражданский кодекс Российской Федерации в части установления минимального размера компенсации морального вреда за незаконное уголовное преследование», где размер компенсации может рассчитываться от 1000 до 15 тыс. руб. за каждый день уголовного преследования либо применения меры пресечения.

К сожалению, Хостинский районный суд г. Сочи в решении от 10 сентября не исследовал доводы искового заявления и удовлетворил требования истицы лишь частично – в размере 100 тыс. руб. Данный размер компенсации, на мой взгляд, не является справедливым, поэтому решение будет обжаловано.

Source

Spread the love

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *